АЛИК БРОСАЕТ ПИТЬ
Это последнее об Алике из того, что автор помнит и о чем стоит написать.
Бросив пить, Алик стал обыкновенным придурком: скучным, склочным и противным стукачом и злопыхателем. Он, в принципе, всегда таким и был, но пьянки и последующие его раскаяния как-то уравновешивали, причиняемый им вред и смягчали отношение к нему. Он казался простым и безобидным, временами его было жалко. То есть он был грешен, как и все мы, но был более нас противен, нелеп и смешон.
На его фоне каждый посредственный непьющий обормот выглядел кандидатом на должность Главного военного прокурора.
Таким именно посредственным непьющим обормотом и стал Алик. Он стал непогрешим, присвоил себе право судить вся и всех, считал и считает возможным и обязательным информировать начальство о малейших провинностях подчиненных, которые со временем у него появились. Он ежедневно напоминал начальству, что спиртного не употребляет, а на вечеринках и торжественных мероприятиях громко объявлял присутствующим, что не пьет сам и призывал к этому других.
При этом, Алик ( как поступил бы любой другой порядочный завязавший алкоголик) не ссылался на свой пример, не рассказывал про себя ужасных историй ( что вместо него для восстановления справедливости делает автор), чтобы другие несчастные, видя пышущее здоровьем круглое и блестящее лицо Алика и проникшись уважением к его стремительной карьере, поверили в свои силы и последовали положительному примеру- бросили бы пить.
Ничего подобного, этот Чебурашка- Шарапов вел себя так, будто и не было ничего подобного из вышеописанного и брался поучать даже тех мужиков, которые, хотя и употребляли, однако до алкогольных безумств Алика никогда не доходили.
У Алика не было первого и основного условия роста в чинах и званиях - родственников в высших эшелонах. Алик использовал второе основное условие - бросил пить и, постепенно вырос и в чинах и в званиях, обойдя многих других, которые так сильно не рекламировали свое отвращение к спиртному.
Тем более он применял и шантаж. Например, со змеиной улыбкой напоминал об отсутствии у себя вредных привычек прокурору гарнизона Саше Краеву, на следующее утро после братания Саши с автором по поводу встречи друзей-однополчан.
И Саша, и другие начальники Алика, и, каюсь, сам автор, чтобы избавиться от безгрешного Алика применяли порочный и безотказный метод, дающий кратковременный положительный эффект, но с непредсказуемыми долговременными последствиями.
Фигачили Алику насквозь лживую аттестацию, где красной строкой подчеркивали его непьющесть и загоняли его в резерв на повышение.
Автора-то бог уберег, а вот Саше довелось пережить окружную комиссию под руководством Алика, который нашими общими усилиями, всплыл как экскремент в проруби и оказался в аппарате прокуратуры Округа.
Саша потом с горькой иронией рассказывал, как Алик важно шествуя по гарнизону мимо той канавы, из которой ровно год назад солдаты и офицеры дивизии вытаскивали Алика - пьяного и грязного как свинья, поучал Сашу, как организовать мероприятия военной прокуратуры по укреплению дисциплины и борьбы с пьянством.
Вот мы переходим и к канаве, и к свинье, и к причинам, по которым Алик наконец-то “завязал”.
Читатель конечно понимает, что такого крутого бойца от пьянки могло оторвать только очень большое количество безобразий, перешедшее в качество его полнейшего обезумления.
Или с ним должно было произойти одно, но крупное приключение, вызвавшее в его буратинских коротеньких мозгах сильнейшее потрясение и перевернувшее его мировоззрение (в данном случае с головы на ноги).
На самом деле в клиническом случае с Аликом ( а полнейший отказ от спиртного, по мнению медиков, именно клинический случай вялотекущей шизофрении по маниакально-депрессивному типу с уклоном в бред сутяжничества) совпали две линии: то есть количество его безумств, переросло в качество полнейшего маразма и на все это наложился крайний случай его асоциального поведения, глубокого запоя и стресса, вызванного галлюциногенными явлениями.
Чтобы было понятно, о чем речь, опишем все как было.
В Тоцком гарнизоне открыли военную прокуратуру, автор перестал туда ездить в командировки из Оренбурга, а вновь назначенному прокурору, своему приятелю Саше Краеву, предложил взять Алика как знатока местного гарнизона, раскрывшему там несколько громких дел ( о загубленных не говорили).
Наслышанный об официальных успехах лучшего следователя и, предполагая, что те истории, которые ходили про Алика по округу и пересказывались обычно в нетрезвых компаниях, преувеличены:
“ такого не может быть, потому что такого не может быть никогда”, Саша взял нашу, как говорилось выше, насквозь лживую аттестацию на Алика и ходатайствовал о назначении, что и было удовлетворено.
Пока Алик бывал в Тоцком наездами в командировках, его безобразия раскладывались пополам между Оренбургом и Тоцким и в Тоцком были все же не так заметны.
Когда же Алик стал полностью пребывать в Тоцком, он стал широко известен всем слоям гарнизонного и окрестного населения. Этот маленький гарнизон обзавелся в лице Алика не только своим местным следователем, но и пьяницей, юродивым, головной болью местного политотдела.
Правда в Тоцкой дивизии, которая служила отстойником для всех алкоголиков из внутренних округов и “шпионов” из групп войск за границей (офицеров, прапорщиков и солдат, замеченных в связях с местным населением соответствующих стран Варшавского договора), Алик поначалу не был чем-то экзотическим.
Ну попивал себе, немного побуянил в офицерском кафе, пытался вынести двадцать кило мяса через черный ход магазина, за что был бит офицерскими женами, стоящими в очереди за своими двухкилограммовыми пайками ( с ударением на втором “а”), повздорил с комендантом (любил он это дело),- с кем не бывает, тем более в дивизии, где даже был издан приказ с перечислением офицеров-алкоголиков, денежное содержание которых получали жены.
В этой дивизии, однако, служили не только алкоголики, основное большинство было из военных работяг, которые учили солдат, крепили боеготовность, ремонтировали технику, то есть стойко несли все тяготы и лишения военной службы в глухих Оренбургских степях .
Служил там и классный повар, в прошлом фронтовой разведчик, кавалер трех орденов “Славы”, что приравнивалось по статуту к Герою Советского Союза, старший прапорщик Василий Иванович Иванов.
Знаменит он был тем, что после войны вошел в Тоцкое с дивизией прямо с фронта и с тех пор там и служил, занимая должность шеф-повара в офицерской столовой.
Еще он был знаменит тем, что имел одну, но пламенную страсть- он готовил жареных поросят по какому-то одному ему известному рецепту. Поросята получались очень вкусные и о них ходили легенды, но пробовали их только отдельные счастливчики.
Дело в том, что Василий Иванович при назначении каждого нового командира дивизии ( это всегда были полковники, назначаемые с повышением на генеральскую должность) покупал на свои деньги на рынке маленького поросенка и кормил его по специальной диете до тех пор, пока командиру не присваивали генеральского звания.
На торжество по поводу присвоения звания Василий Иванович и подавал поросенка. При этом хвостик от поросенка он как-то специально высушивал и прибивал на стенд в кухне среди других хвостиков, около каждого из которых была приклеена фотография виновника гибели поросенка, его ( не поросенка, а генерала) краткая биография и в скобочках указывались годы командования дивизией.
За период с 1945 года, когда был прибит первый хвостик, до 1980 года, когда старший прапорщик изъявил желание уйти на заслуженный отдых, таких хвостиков на стенде оказалось свыше двух десятков.
Весной 1980 года Василий Иванович прибил очередной хвостик, а летом 1980 года Василий Иванович был по его рапорту уволен из Вооруженных Сил в отставку.
Василий Иванович был мужик хороший, добродушный, заядлый рыбак и морж. Он мог и налить обезденежевшему офицерику, но мог и дать по шее какому-нибудь молодому нахалу. Его кто любил, кто побаивался, так как особый его статус и возраст позволяли ему зайти к комдиву и рубануть правду-матку. Результаты этого посещения иногда оформлялись кадровым органом.
Алика он не любил, но по большому счету не связывался с ним, сохранив в памяти СМЕРШ, ГПУ и НКВД.
Алик же наоборот полюбил уютную офицерскую столовую, работавшую вечерами в режиме кафе, то есть с продажей спиртного.
Алик привык в этом кафе немножко побуянить и покачать права, пользуясь тем, что все знали кто он такой (даже корочками не приходилось размахивать). Пару раз Василий Иванович, который тоже привык вечерами посидеть там за пивком, делал Алику замечания, а один раз он даже хотел выбросить Алика за дверь, но Ваньки-взводные, которые ничего не боялись, так как “меньше взвода не дадут, дальше Тоцка не пошлют”, сделали это сами.
По этой причине Василий Иванович, когда приглашал офицеров прокуратуры на свои торжественные проводы, особо подчеркнул прокурору свое нежелание видеть там Алика. Он раздал всем пригласительные открытки и попросил прокурора как-то повежливее отослать куда-нибудь Алика, так как боялся, что вечер, которому он придавал большое значение, будет омрачен.
В назначенный для торжеств день Алика заслали в Бузулукский гарнизон, то есть километров за пятьдесят от Тоцкого, пояснив, чтобы он там сидел, делал, что хочет, но в Тоцком не появлялся.
Так грубо без политесов с Аликом Саша Краев обошелся из-за того, что Алик, не получив персонального на красивой открытке приглашения, и не внемля увещеваниям сослуживцев, ходил к Василию Ивановичу требовать для себя места за столом.
А торжество было обставлено по высшему классу.
В Доме офицеров в торжественной обстановке зам. Командующего ПРИВО, который солдатом во время войны служил под командованием Василия Ивановича, вручил старику всякие медали, грамоты и подарки от всех начальников, начиная от Министра обороны.
Потом командующий округа, вручил Василию Ивановичу ключи от новой квартиры ( оказывается этот кавалер орденов “Славы” жил в финском продуваемом домике).
Затем командир дивизии вручил Василию Ивановичу цветной телевизор, на который скинулись офицеры управления.
И были, речи, цветы, оркестр наяривал туш и Прощание славянки, виновник торжества прослезился и пригласил всех к столу.
Стол, метров тридцать длиной был установлен на берегу речки Сок в живописном месте под вековыми плакучими ивами.
На столе в изобилии было все с огорода и подворья Василия Ивановича, а украшением были знаменитые поросенки в количестве шести или семи штук, приготовленные лично Василием Ивановичем, который, чуть поддав, раскрывал всем желающим секреты их приготовления.
Надо сказать, что по этому случаю офицеры были в парадной форме, их жены, радуясь событию в монотонной гарнизонной жизни, напялили на себя все самое красивое, помолодели и были оживлены. Под ногами болтались дети, которых щедро одаривали конфетами. Под водку шли огурцы, моченые яблоки и соленые арбузы.
Вот, честное слово, неохота дальше писать. Было так хорошо и спокойно, такой солнечный теплый день бабьего лета, которые в Оренбуржье особенно хороши. Конечно, командир, зная разгульный характер Тоцких офицеров, заранее назначил наряды для урегулирования конфликтов, подогнал машины развозить пьяных, но все это ожидалось (и было на самом деле) уже ближе к вечеру. А пока был тот первый радостный миг эйфории, когда все всех любят и уважают, когда утоляется первый голод и все такое вкусное.
Раздавались прочувственные тосты, на кострах начали варить тут же выловленных раков, фронтовики вспомнили старое и стали готовить полевой суп, послав в столовую за солдатскими кружками, намереваясь изображать фронтовые сто граммов.
Только Саша Краев, у которого было чутье провидца, беспокойно ворочал головой, как филин на охоте.
И оно появилось -это существо. В парадной форме и белых перчатках совершенно пьяный Алик как-то неожиданно оказался в самой гуще генералитета. Протиснувшись к столу и отобрав у какого-то генерала кружку, Алик стал орать, чтобы все замолчали, так как он, Алик, для этого старого хрена ( который не понимал и не понимает, что Алик его не посадил пока, но скоро обязательно посадит) заготовил отличный тост.
Далее Алик понес какой-то бред, перемежающимися выкриками о том, что Республика в опасности ( кто знал, те закрыли глаза, ожидая, что Алик, как всегда после этого, облюет весь стол).
Алик же постепенно выстроил свою речь в том направлении, что “ железной рукой он лично наведет порядок в дивизии, которая, начиная с командира и кончая последним ( тут он выразительно показал кружкой на несчастного Василия Ивановича) прапорщиком погрязла и требует вмешательства органов”. При всеобщем молчании Алик выдул водку, громко икнул и заорал : “Республика в опасности!” Все опять зажмурились, но Алик справился со своим желудком и снова налил себе водки, собираясь продолжать.
Первым, как и положено, очнулся комдив.
“Молчать, ...твою мать, поросенок сопливый!”, - рявкнул генерал и тут же приказал ( смешав всю классификацию животного мира) : “Прокурор, забери своего индюка, ему десять суток гауптвахты!”
И хотя приказ был незаконный, так как прокурорский работник комдиву не подчинен, прокурор готов был с радостью приказ выполнить.
Однако, публика недооценила Алика. Поняв, что сейчас его повяжут и все кончится “ как всегда”, Алик, быстро выпив водку и схватив со стола одной рукой начатого поросенка, а другой бутылку коньяка, бросился бежать в прибрежные кусты.
При этом, Алик громко ругался и петлял, пригибая голову как заяц на охоте. Это привело подвыпивших офицеров, большинство из которых были охотниками, в состояние азарта. Причем комдив приказал, а младшенькие бросились в кусты как борзые. Уже и прокурор ничего сделать не мог, только кричал вслед, чтобы не били.
Василий Иванович, по пьянке, решив, что он снова на фронте, кричал : “Не стрелять, брать живым!”
В целом, все желали Алику только хорошего. Женщины всхлипывали и вслух надеялись, что Алика не поймают и их мужей не будут судить за его убийство.
Прокурор тоже надеялся, что ему не придется докладывать, что за праздничным столом покалечили следователя. Комдив подобрел и всем обещал, что если Алик вернет поросенка, то ему ничего не будет. Все развеселились и стали кричать : “Алик, верни поросенка! Тебе ничего не будет!”
Только Василий Иванович, продолжал настаивать, чтобы Алика взяли живым и по глазам его было видно, что он эту просьбу выкрикивает не из человеколюбия, не в соответствии с международным актам о правах военнопленных, а просто сам хочет Алика убить.
Через полчаса стали возвращаться посланные в погоню офицеры. Они доложили командиру, что Алика они не догнали, но по их масляным губам было видно что поросенка они, как волки, в лесу съели. Отведя в сторону одного из них и пообещав амнистию, прокурор дознался, что Алика они догнали, надавали ему по шее и выбросили в речку, а поросенка и коньяк, использовали как трофей.
Взяв с офицера честное партийное слово, что Алик не утонул, так как все гонщики видели, как он, грязно ругаясь, вылез на другой берег и удалился в степь, прокурор успокоился.
Поздно вечером, когда после всех небольших скандалов, драк, песен, плясок, бани и прочих обыденных вещей, гарнизон успокоился, Алик был найден в канаве. От его формы мало что осталось, сам он был босой и в бессознательном состоянии, рядом лежала недопитая бутылка какого-то дрянного вина местного разлива.
Алика принесли в прокуратуру, где прокурор и комдив, как самые стойкие, продолжали потреблять. Посмотрев на “хладный труп”, мужики резко прекратили пить и разошлись по домам, оставив Алика на попечении дежурного по штабу дивизии, который Алика мыл и чистил, а затем уложил спать в каком-то закутке.
Утром Алик сбежал, и три дня его найти не могли, хотя искали интенсивно, боясь не столько за него, сколько за свою карьеру.
Пришел Алик сам, утром четвертого дня. Он был одет в старый гражданский костюм, морда его была нечеловеческая- синяя и распухшая, руки дрожали так, что поднесенный ему стакан воды просто упал на пол.
Алик рассказал, что дневные свои приключения на празднике помнит плохо, за исключением того, что у него какие-то хулиганы отняли продукты, которые он нес домой, а его самого бросили в речку, где он потерял фуражку, ботинки, все деньги и фотографию любимой жены.
Потом Алик бродил по селу Тоцкое, где ему мужики подносили винца, а потом он снова ничего не помнит, а очнулся в комнате дежурного по штабу, откуда убежал, опасаясь за свою жизнь, так как услышал что после обеда в дивизии назначены стрельбы. Видимо к тому времени, мозг Алика вступил в фазу короткого замыкания, так как он решил, что на этих стрельбах его после обеда и расстреляют.
Два дня Алик жил в степи в шалаше, питаясь арбузами, а ночью к нему пришел черт ( это был местный пастух, как потом выяснилось).
Этот черт долго ругал и жалел Алика, а потом отвел его в какой-то другой шалаш, где накормил супом и уложил спать. Утром черт дал ему какую-то одежду и проводил до гарнизона, но сам в прокуратуру не пошел, хотя Алик его и заманивал.
Рассказав все это, Алик робко попросил задержать черта, так как тот был одет в солдатскую телогрейку, а ее надо изъять, а черта допросить, где взял.
Даже в таком состоянии Алик пытался быть полезен органам правосудия.
Пройдя курс успокоительной терапии, Алик навсегда бросил пить.
Это все, что автор хотел рассказать про Алика.
Июнь-август 1997 года, март 1998 года